Нравы английского региона Водгейт (Wodgate). Перевод отрывка из романа «Сибилла» Б. Дизраэли

Водгейт, или Вогейт, как его обозначили на карте, был в древности сакральным местом, посвященным богу Водану. Похоже, это наложило на него какой-то загадочный отпечаток, потому что в последующие эпохи, сменявшие одна другую, Водгейт все время сохранял в себе нечто языческое.

На момент начала гражданской войны Водгейт представлял собой ничейную землю стихийного заселения, по соседству с богатым рудой шахтерским регионом. Шахтеры и другие, связанные с горнодобычей люди, селились здесь потому, что пласты угольной и железной руды могли, по их собственному выражению, «выйти на поверхность» повсюду до этой голой, пустынной территории. Около Водгейта потенциальные месторождения заканчивались.

Будучи лишенным минеральных ресурсов и металлов, которые так обогатили соседнюю область, он имел вместо этого другие преимущества. Причем такие, которые были особенно привлекательными в глазах тех, кому было неуютно под гнетом обычных требований общества. Здесь не было владельцев земли, потому что не было в свое время помещиков – земля была им не интересна. Можно было строить дома, не обременяя себя рентой. Водгейт не относился ни к какому приходу, а значит: никакой десятины, никакого надзора.
В то же время, тут было топливо в изобилии, которое не стоило ничего, ведь в недрах Водгейта все же имелся уголь, просто его количество и качество было таковым, что для промышленной добычи он был не интересен.

Привлеченное всеми этими преимуществами население быстро росло. Люди съезжались в самый убогий край Англии (узнайте больше об английском языке, – ред.), для украшения которого ни Природа, ни человеческое искусство не сделали, казалось, ничего. Деревца в Водгейте не увидишь и цветы для местных жителей – диковинка. Пейзаж не украшен ни башней, ни высоким шпилем. Словом, ни вид, ни звук не смягчают сердце, не настраивают ум на человечность.

То ли из-за необычности условий существования первопоселенцев и изоляции, то ли, что не так уж невероятно, благодаря принесенным с собой в Водгейт традиционным навыкам, но местное население очень рано прославилось как выдающиеся ремесленники. Со временем их репутация возросла настолько, что изделия жителей региона уже более четверти века считаются непревзойденными в стране, причем, как по качеству, так и экономически. Они держат в своей части Англии пальму первенства по скобяным изделиям, по медному литью и стали – не знают себе равных на национальном уровне, а местное производство гвоздей и замков даже завоевало известность на европейских рынках. Лучшие мастера из Водгейта часто получают выгодные приглашения из других стран.

Получают зря! Никакими деньгами невозможно выманить местного жителя из своего дома. При таких привычках не удивительно, что большой поселок в Водгейте вскоре вырос в город. К настоящему моменту его население насчитывает тысячи человек, толкущихся в самых тесных многоквартирных домах. Их окружает самая безобразная городская застройка и находится город, где они живут, в самой невзрачной местности на земле. Тем не менее, у этого места, по-видимому, есть свое спасительное заклятие: несмотря на изменение обстоятельств, Водгейт не потерял ни одного своего свойства, благодаря которым когда-то сюда стеклось первоначальное население. Наоборот, все это яро защищается местными жителями.

В Водгейте, как и прежде, нет землевладельцев, нет арендаторов, главных мастеров и компаньонов. До сих пор ни одна церковь не возвысила своего шпиля над городом, и водгейтские службы проводят скромно и незаметно, таясь по темным углам. Впечатление такое, будто завистливый бог Водан все еще охраняет свое древнее святилище. В Водгейте не найти муниципалитета, не отыскать магистрата, приходского управления или школы. Местные нормативные акты тут не издают. Улицы никогда не убирают. Каждый человек самостоятельно освещает свое жилище. Никто ничего не знает, кроме своего ремесла. Более того, отсутствуют фабрики или какие-нибудь другие крупные производства. Здесь труд у власти. Его разделение, конечно, диктуется самой природой Водгейта, однако преобразующему влиянию капитала, как такового, оказывается неослабевающее сопротивление.

Делами в Водгейте управляют мастера из своих собственных домов. Каждый имеет право держать неограниченное количество учеников, которые на практике выполняют все работы. Мастера же обращаются со своими подчиненными, как мамелюки обращались некогда с египтянами. Они действительно образуют могущественную аристократию, но гораздо сильнее давят на «простой народ», чем любая аристократия. Мастера в Водгейте – большие тираны. Они часто накладывают на зависящих от них людей более суровые наказания, чем когда-либо видело закабаленное население в наших колониях. Юных подмастерьев не только могут побить палкой или наказать узелковой плеткой, но у мастеров в ходу пускать в дело молоток. Не такая уж редкость для мастеров раскроить незадачливому ученику череп напильником или тяжелым замком. Однако наиболее типичное наказание, или, лучше сказать, стимул увеличения выпуска продукции, – драть несчастного за уши, пока тот не убежит весь в крови.

Условия, в которых работают ученики, тоже очень тяжелые. Мастера заставляют их трудиться по шестнадцать или даже по двадцать часов в день. Один мастер может продать своего подмастерья другому. Кормят учеников гнилой едой, а спать приходится в мансардах или подвалах.

Но несчастные все-таки продолжают работать на своих мастеров. Возможно, они придавлены жестокостью, а быть может, действительно не понимают, в какой тяжелой жизненной ситуации находятся, и не отдают себе отчета в том, что вокруг никто не претерпевает таких мук, как они. Их может поддерживать мысль, что когда-нибудь они сами станут мастерами и будут подавлять других точно так же. Как бы там ни было, аристократия в Водгейте есть и, разумеется, непопулярна, как аристократия в любом другом месте.
Но мастера представляют собой реальных аристократов. То есть, не только имеют привилегии, отличаясь от массы лишь громкими именами, но и что-то делают для подкрепления своей роли. Дело в том, что мастера Водгейта – это и самый знающий класс в городе.

Они обладают полными сведениями обо всем том, что важно для выживания общества, в котором они заправляют, и до определенной степени делятся ими с нижестоящими. Не следует преувеличивать и эксплуатацию. Социальная система Водгейта заставляет тяжко трудиться, но не всегда, что и делает положение не таким невыносимым. Количество рабочих дней в неделе редко превышает четыре. Уже в воскресения мастера начинают пить, и ученики беспрепятственно предаются в этот день азарту собачьих боев. В понедельник и вторник уже пьяно все население Водгейта: всех возрастов, полов и положений в обществе.

Даже грудные младенцы, ибо они находятся под воздействием «Godfrey’s cordial» (Сироп с компонентами опия, который матери давали детям как успокоительное в Викторианской Англии). Загул – это возможность забыться, развлечение Водгейта. Он позволяет все выдержать и жить дальше. Спору нет, поведение водгейтцев менее морально, чем многие ожидают. Но если его можно объяснить, если не извинить, то речь идет о людях, которые сталкиваются с плохим питанием, тяжелым трудом, анемией и постоянной усталостью. Наверное, привычки жителей Водгейта способствуют эксцессам, но здесь есть полиция.
А кроме нее здесь некому проповедовать и контролировать. При этом людей в этих местах нельзя назвать аморальными.

Безнравственность предполагает определенную степень осмысленности своих действий. И определение «невежа» – тоже им не идет, так как невежественность – понятие относительное. Правильнее сказать, что это просто дети природы. Их умы не тронуты никакими воздействиями. Худшие поступки этих людей – всего лишь импульс диких естественных инстинктов. Многие в городе не могут назвать даже свое настоящее имя, и лишь некоторые способны его написать. Довольно сложно в Водгейте повстречаться с молодым человеком, который знает, сколько ему лет, еще труднее отыскать такого, который когда-нибудь видел книгу.

(Читайте книги на английском языке, на сайте “Инглиш Форсаж”, – прим. ред.).

Сложно отыскать девушку, что видела цветок. А спросите их о том, кому они служат. Эти люди просто посмотрят на вас непонимающим взглядом. Если речь зайдет о вере, они только рассмеются: для них в равной степени непостижимая загадка, кто управляет ими на земле, и кто может спасти их на небесах.

Вот такими были люди, с которыми Морли предстояло иметь дело. Город производил впечатление неблагополучного пригорода. Продвигаясь вдоль рядов грязных жилищ и глядя на детей, играющих по обочинам дороги, вы все время ожидаете увидеть, наконец, сам город: нормальные улицы, адекватные количеству населения по планировке и размеру. До этих зданий вы никогда не доходите. Их нет. Нет никаких общественных построек, церквей, часовен, зданий администрации, институтов, театров, парадных проспектов. Вы только находите в центре грубые, мрачные магазины, такие же громоздкие, как другие дома, которые вы видели до этого. Разница лишь в том, что они повыше и, если это вообще возможно, грязнее.

После каждого четвертого или пятого дома улицу, по которой вы продвигаетесь, пересекает переулок. Шириной он редко шире ярда и загваздан грязью, унылый вид на которую открывается с улицы. Одна более или менее большая улица обычно растекается в разные стороны пучком маленьких переулков или, скорее, узких проходов. Они делят группы близко теснящихся построек разного размера. Ничто не может быть более безобразным и запутанным, чем этот город. В рабочий день здесь никогда не прекращался стук молотков и визг напильников. А вокруг: мерзкие сточные канавы, источающие миазмы лужи грязи и испарений. Антисанитария грозит чумой и проказой. Нечистот, кажется, достаточно, чтобы отравить все королевство.
Худощавый и изможденный юноша сидел на пороге жалкого, тесного дома и работал напильником. Бросалась в глаза его рахитичная, жилистая и сухощавая фигура. Такая же худая и изможденная, за его спиной стояла молодая женщина. Из-за выступающих и деформированных лопаток могло показаться при виде ее спины, что это просто-напросто превратившийся в человека кузнечик. Обычное для женского населения Водгейта телосложение, вызванное разрушительным характером их ежедневного труда. Меланхолический и отсутствующий взгляд на лице девушки, которым она проводила Морли, привлек его внимание. Ему показалось, что это удобная возможность спросить о разыскиваемом им человеке. Он остановился и обратился к юноше.

– Дружище, вы не знаете здесь человека по имени Хаттон?

– Хаттон! – повторил молодой человек, посмотрев на Морли с усмешкой, не прекращая, тем не менее, работать, – Да, я знавал Хаттона.

– Значит, мне повезло, что он за человек?

– Видите вы это? – дав выпустить напильнику из своей изуродованной работой руки с узловатыми пальцами, юноша показал освободившейся рукой на глубокий шрам, пересекающий его лоб, – Это он сделал.

– Несчастный случай?

– Ага, несчастный случай. Который всегда повторяется. Хотел бы я, чтобы мне дали по кроне каждый раз, когда он разбивал мне голову. Раз он это сделал ключом, а дважды – замком. Один раз, представьте себе, он ударил меня коробкой замка и один раз дужкой приложил. Знаете, что такое дужка? Скоба, которой вы вставляете в отверстия на коробке, чтобы его закрыть. А один раз он ударил меня по голове молотком. Ну и удар! Я отключился, а когда пришел в себя, мастер остановил кровотечение куском меха со своей шляпы, после чего заставил сразу же опять приняться за работу. Он сказал, что мне придется выполнить мое задание, даже если для этого придется сидеть до полуночи. Кочергу он ломал об меня не раз, у меня потом по неделям спина была перепоясана следами ударов. Однажды он схватил приспособление для колки орехов и ударил меня, в моем веке образовалось внушительное отверстие. Кровище залило все инструменты. Временами он так драл меня за уши, я думал: они оторвутся и останутся в его руках. Но все это было ничто, по сравнению с этим, – и тут он опять показал на свой шрам, – Это было серьезно.

– Должно было начаться коронерское расследование, но я не дал ему хода, потому что вспомнил слухи о том, что старый Тагсфорд сделал со своим учеником, а тело так и не нашли. И вы спрашиваете, знал ли я Хаттона! Да, я думаю, я его знал.

После этих слов тощий и изможденный юноша весело расхохотался, как будто то, что он только что поведал, было рассказом о благополучно завершившихся веселых приключениях.

– Неужели ничего нельзя сделать с этим чудовищным положением дел? – сказал Морли, потрясенно слушавший веселый рассказ молодого человека.

– Разве нет у вас магистрата, который может разобраться с этим?

– Нет-нет, – ответил юноша. В голосе прозвучал оттенок гордости.

– У нас есть констебль. Как-то раз ученик поставил своего мастера под удар из какой-то рядовой порки. Этот подмастерье сам поехал в Рамборо и получил ордер. Сам доложил о происшествии и дал все, что нужно констеблю. И что же? Тот ничего не сделал. За это они и держат констебля.

– Сочувствую, – произнес Морли, – у меня дела с эти негодяем Хаттоном.

– Ты увидишь, какой это душевный человек, если, конечно, не напорешься на него пьяного, – сказал работник, – Он грубый, но ты же не его ученик, если он стал для тебя мастером, не жди от него ничего хорошего.

– Какой-то зверь!

– Да ладно тебе, жизнь у него такая. Мы странные здесь, но у него есть его пинта-другая, чтобы справляться с собой. Зато дай ему задание сделать замок, и никто не сможет открыть ящик, который ты с помощью него замкнешь. Еду он довольно щедро для своих учеников всегда покупал. Ни разу не подкидывал конины все время, пока я был с ним. У Тагсфорда ничего такого не увидишь. Они там даже мяса от завалящей больной коровы не увидят, если только оно было совсем уж в плохом состоянии. Хаттон никогда бы не купил мясо мертворожденных телят, как делают некоторые. Он говорил всегда, что ему нравится, когда его мальчики едят настоящее мясо, добытое от забитых живыми животных. И точно: он никогда не покупал для нас в суде по дешевке мясо мертвых овец. А иногда баловал рыбой, если находилась такая, которая пролежала в городе четыре-пять дней, но ее не удалось продать. Нет, черт возьми, надо отдать ему должное: нам всегда было достаточно того, что мы ели со стола у Епископа в отведенные перерывы!

– Почему вы называете Хаттона Епископом? – спросил Морли.

– Потому что у него такая же власть, как у епископа. У нас никогда не было церкви, но кое-кто выполнял его функции, так, что Водгейт живет, как будто у него епископ есть. Сегодня ровно неделя с того дня, как мое время пришло и Хаттон женил меня на этой юной леди. Она баптистка. Хотела, чтобы нас обвенчал их священник, но у нас всех других ребят, учеников, женил Епископ, а до нас он сделал это для многих других. Я не видел причин делать по-другому. И вот, Хаттон бросил немного соли в огонь, прочитал «Отчет наш» задом наперед, записал наши имена в книгу и все! Но я хорошо подумал, прежде, чем жениться, правда, Сьюки? Мы знаемся с ней два года, и я не видел никого, кто так бы обращался с напильником, как Сью.

– Как твое имя, приятель?

– Меня зовут Томми. Фамилии у меня нет, но теперь я женился и хочу взять фамилию жены. Она крещенная, поэтому получила второе имя.

– Да, сэр, – отозвалась девица с ничего не выражающим лицом и истощенной фигурой, как у кузнечика. Я нормальная христианка. А до меня моя мать была такой же. Мало кто из девчонок на нашем Дворе может сказать о себе такое. Томас тоже склоняется к богу, когда в работе не ладится. Сейчас он верит в Господа, и в Спасителя, и в Понтия Пилата, которого распяли, чтобы он спас наши грехи, и в Моисея, и в Голиафа и во всех остальных апостолов.

– Господи, – подумал про себя Морли, – неужели нельзя отозвать одного из миссионеров на Таити, чтобы он немного поправил положение среди наших провинциалов Водгейта!

Валентин Рахманов, главный редактор сайта Разговорного клуба английского языка «Инглиш Форсаж».


Оставьте комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *